Показувати по: 20

Цитати письменника Алессандро Барiкко

Понимаете, я хочу жить, я готова на все, лишь бы жить, мне нужна вся жизнь без остатка, пусть она сведет меня с ума, пусть, ради жизни я готова сойти с ума, главное жить, даже если мне будет очень-очень больно – я все равно хочу жить.

Море завораживает, море убивает, волнует, пугает, а еще смешит, иногда исчезает, при случае рядится озером или громоздит бури, пожирает корабли, дарует богатствами не дает ответов; оно и мудрое, и нежное, и сильное, и непредсказуемое. Но главное – море зовет.

..Оно [море] было ужасно, преувеличенно красиво, чудовищно сильно — бесчеловечно и враждебно — прекрасно. А еще море было невиданных цветов, необычайных запахов, неслыханных звуков — совсем иной мир.

Человек молится, чтобы не быть одному.

– Какая-то странная боль.

Тихо.

– Так умирают от тоски по тому, чего не испытают никогда.

Ведь это так трудно – устоять перед искушением вернуться, не правда ли?

… жизнь иногда поворачивается к тебе таким боком, что и сказать то больше нечего.

Угадай полет твоей стрелы, если хочешь знать, что ждет тебя впереди.

– Где у моря глаза?

– …

– Ведь они есть?

– Есть.

– Ну и где они?

– Корабли.

– Что корабли?

– Корабли и есть глаза моря.

– Но кораблей сотни…

– Вот и у моря сотни глаз. Что оно, по-вашему, только двумя управляется?

– Погоди, а как же…

– Мммммм.

– А как же кораблекрушения? А бури, тайфуны и все такое прочее… Для чего морю топить корабли, если это его глаза?

– А что…вы глаз никогда не закрываете?

Бывают минуты, когда вездесущая причинно-следственная связь событий внезапно нарушается, застигнутая врасплох жизнью, и сходит в партер, смешиваясь с публикой; и тогда на подмостках, залитых светом нечаянной и головокружительной свободы, невидимая рука выуживает в бесконечном лоне возможного, среди миллиона возможностей одну-единственную, которая и свершается.

Вопрос в том, где начинается море.

– Послушай, Дуд…

Мальчика звали Дуд.

– Вот ты все время тут сидишь…

– Мммммм.

– И наверняка знаешь.

– Что?

– Где у моря глаза?

– …

– Ведь они есть?

– Есть.

– Ну и где же они?

– Корабли.

– Что корабли?

– Корабли и есть глаза моря.

Бартльбум оторопел. Эта мысль почему-то не приходила ему в голову.

– Но кораблей сотни…

– Вот и у моря сотни глаз. Что оно, по-вашему, только двумя управляется?

Действительно. При такой-то работе. И таком размахе. Что верно, то верно.

– Погоди, а как же…

– Мммммм.

– А как же кораблекрушения? А бури, тайфуны и все такое прочее… Для чего морю топить корабли, если это его глаза?

Дуд поворачивается к Бартльбуму и с досадой в голосе произносит:

– А что… вы глаз никогда не закрываете?

Я знала: жизнь не так велика, чтобы вместить все, что способна выдумать страсть.

Море и есть не что иное, как постоянный зов.

Ничто не отнимет у меня воспоминания о том времени, когда я была твоей без остатка

Часовой уходит. Он выполнил свой долг. Опасность миновала. Гаснет в закатных лучах образ, вновь не сумевший исполниться святости. И все из-за человечка и его кисточек.

Теперь, когда он ушел, времени больше нет. Все обмирает с темнотой. А в темноте не может быть ничего настоящего.

— С цифрами не поспоришь, падре Плюш. Все остальное — лирика.

— Плассон, а сколько мы уже тут?

— Вечно.

— Я серьезно.

— И я серьезно, мадам. Вечно.

Человек навыдумывает себе бог весть каких историй и носится с ними полжизни; не важно, что все это россказни и небылицы, главное — «мое», и точка. Мало того, он еще и гордится этим. Он даже счастлив.

— Это ее погубит, — сказал он.

— Возможно. Но маловероятно.

Только великие лекари бывают так цинично точны.