Показувати по: 20

Цитати з книги «Обитель героїв» Генрі Лайона Олді

Усердие должно иметь свои пределы. Иначе оно граничит с глупостью и становится поводом для насмешек.

Большинству людей привычней все спланировать заранее, в подробностях. Потратить месяц на прикидку. Разложить по полочкам, рассовать по шкафчикам, наклеить таблички, оглядеть стройные ряды перспектив, простучать сочетания звеньев в цепи и вытереть трудовой пот. Люди склонны обманываться, видя в несокрушимости планов на будущее — несокрушимость самого будущего, такого, какое они в тщете своей придумали. Зато потом, когда судьба игриво дает щелчок карточным домикам, выбивая из стен то Рыцаря Жезлов, то Даму Чаш, когда будущее показывает длинный и мокрый язык, становясь настоящим, а в шеренги планов вбивается клин неразберихи — о, тогда они задыхаются в цейтноте, панически суетясь, и никак не возьмут в толк: за что? Так хороши, так свежи были планы!

Темень на улице стояла.. Нет, глаз выкалывать, конечно, не стоит. Жалко. Темень пройдет, а глаз новый не вырастет.

Идеальным Добру и Злу место в резервации.

— Дружок, хочешь послушать сказку?

— Нет! Нет! Не хочу!!!

— А придется, дружок…

Бойцы часто желают иметь дополнительные руки.Хотя лично я рекомендую им запасную голову.Но они не верят.Им даже родная голова кажется лишней.

Хорошо известно что у людей две руки. Но сразу в обе судьба ничего не дает

— Надо искать исполнителей.

— И брать живыми!

— Не обязательно. Мертвые куда разговорчивее. И не убегают.

"Люди, носящие желтые чулки и модные подвязки крест-накрест, отличаются гранитной твердостью характера. Это известно каждому образованному человеку"."Сегодня корнет был сам на себя не похож. Пылкий, оскорбленный, чего-то требующий — все как обычно. Но присутствовал в конном пращнике Франце Лефевре некий надлом. Томила тайная червоточина. Ел поедом злобный хорек сомнений. Лицо осунулось, выправка увяла. И страстный огонь во взоре гнусно коптил"."Четверка победителей — считая громко ржущего Гиббуса — с удовлетворением оглядела поле боя и рассыпалась в заверениях дружбы. Со стороны громилы меморандум о намерениях выглядел роскошно:

— Файно гофренов отрямзили. Сукцес, кузарь! Ну ты гештаальт! Фуц буду, гештальт! Не впарь ты им, замаковали б меня. Я гнилым мазохам супоню: не Лупарь я! Не харят! Долю тербанят, делирии… Боргун я твой засель. Че задвинешь, все для тебя стындрю! Штрык даю!

И благодарный костыльер скрестил пальцы, подтверждая клятву".

Победа начинается не с флангового прорыва кавалерии, а с запасных гетров в сундучке барабанщика!

Пафос? Разумеется.

Но пафос есть страдание человека, ведомого сильной страстью.

А среди нас нет тех, кто хохочет над страданием и презирает страсть.

Рафинированное Добро и концентрированное Зло легко выделить в каждой точке любого отдельно взятого конфликта, если не вдаваться в общую суть самого конфликта и не персонифицировать эти силы в конкретных личностях – опять же потому, что мир и люди утратили совершенство.Но совершенство, к счастью, не утратило мир и людей.

— Я забыл сказать, что прихватил из лаборатории табурет…

— Табурет? И все?

— Еще я сверкал очами. Специалисты моего профиля умеют очень убедительно сверкать очами.

«Надо же! — удивился Конрад, садясь в седло. — У черно-белых идеалистов еще и канцелярия есть… А говорили: борьба чистых начал, тайный фундамент цивилизации! Я вот всегда полагал, что именно канцелярии и есть тайный фундамент цивилизации…»

Осеннее кладбище — зрелище из особых. Царский пурпур и утонченная позолота листвы, королевские поминки по лету на фоне торжественной суровости вечнозеленых туй — верных кладбищенских плакальщиц. Серый гранит надгробий, бронза мемориальных надписей, дымчатый мрамор обелисков, черный базальт монументов, скромный туф поминальных плит. Строгость аллей и буйство красок, вспышки чахоточной страсти и разлитая в воздухе печаль. Кладбищам больше всего идет осень. Не весеннее буйство жизни, кажущееся стыдным в местах упокоения, не знойная истома лета, даже не зимний саван — осень, порог забвения.

«Радуга — всего лишь кривой путь от черного к белому!»

«Аистенок» упорно не желал складываться. Анри сотни раз проделывала эту простую, давно ставшую привычной манипуляцию. Свернуть посланца для «pegasus charteus cursus»? ха! С закрытыми глазами! со связанными руками! десять секунд…Однако сейчас бумажный гонец страдал золотухой и рахитом, выходил жалким и непригодным для полета, норовя развернуться в исходный лист.

Издевательски подмигивала радужная печать с двумя скрещенными Т.

Дурной знак? Вряд ли. Она бы почувствовала.

Руки дрожат? Так не дрожат ведь!

Может, сложить «жабку», сменив рожденного летать на рожденную прыгать? Пусть дольше, зато верней…Испугавшись перспективы стать жабой, «аистенок» с шелестом расправил крылья, сделал круг над головой, залихватски курлыкнул и стрелой унесся прочь.