По моему, людям нравится немного полюбоваться разрушением. Песочные замки, карточные домики – с этого и начинают. Великое умение человека – его способность к росту.
Снежок в лицо – бесспорно идеальное начало верной дружбы.
Один из них был книжным вором.
Другой воровал небо.
Хотеть немного больше — это не преступление
Он убил себя за то, что хотел жить.
– Езус, Мария и Йозеф. – Папины руки стиснули занозистое дерево. – Я идиот.
Нет, Папа.
Просто ты человек.
Почему-то умирающие всегда задают вопросы, на которые знают ответ. Может, затем, чтобы умереть правыми.
Дорога была холодная и прямая. В скором времени появились солдаты с евреями.
В тени дерева Лизель смотрела на друга. Как все изменилось — от фруктового вора до подателя хлеба. Светлые волосы Руди хотя и темнели, но были как свеча. Лизель слышала, как у него самого урчит в животе, — и он раздавал хлеб людям.
Это Германия?
Фашистская Германия?
Говорят, война — лучший друг смерти, но мне следует предложить вам иную точку зрения. Война для меня — как новый начальник, который требует невозможного. Стоит за спиной и без конца повторяет одно: «Сделайте, сделайте…» И вкалываешь. Исполняешь. Начальник, однако, вас не благодарит. Он требует еще больше.
Как и почти любое отчаяние, все началось с видимого благополучия.
Не-покидание – проявление доверия и любви, часто распознаваемое детьми.
– Я… Когда всё было тихо, я поднялся в коридор, а в гостиной между шторами осталась щёлочка… Можно было выглянуть на улицу. Я посмотрел только несколько секунд. – Он не видел внешнего мира двадцать два месяца.
Ни гнева, ни упрёка.
Первым заговорил Папа.
– И что ты увидел?
Макс с великой скорбью и великим изумлением поднял голову.
– Там были звёззды. Они обожгли мне глаза.
Они просто вместе шли домой: ноющие стопы, усталые сердца.
Если человек заканчивает разговор словом "свинюха", "свинух" или "засранец", это значит ты его уделал.
…видимо, соблазна книг не одолеть…
Видите?
Сердце есть даже у смерти.
Сначала краски.
Потом люди.
Так я обычно вижу мир.
Или, по крайней мере, пытаюсь.
Промахи, промахи – иногда я, кажется, только на них и способен.
А у меня было небо цвета евреев.